«На ночь глядя» на Первом канале (28.03.12)

28 марта 2012, 23:45

Театр — это место, где я самоутверждаюсь. Если бы в моей жизни не было театра, я была бы страшно закомплексованной женщиной.

Об актерской профессии:
Я абсолютно бытовой человек. Я просто женщина. Господу было угодно плюнуть мне на маковку и одарить меня какими-то актерскими способностями, но я всегда рассматривала свою профессию как работу.

Об особенностях съемок в кино:
Я театральная актриса. И в кино я работаю по-театральному. Там так практически никто не работает. По крайней мере, когда я прихожу на съемочную площадку, у всех складывается впечатление: вот пришла Аронова, она все сделает.

О художественном руководителе Театра Вахтангова Римасе Туминасе:
Я убеждена, что это режиссер очень большого уровня. И нам очень повезло. Тот успех, который был после выхода спектакля «Дядя Ваня», что даже многоуважаемая госпожа Фрейндлих приехала из Санкт-Петербурга, чтобы посмотреть этот спектакль, — это что-то значит. Театр Вахтангова встает, расправляет плечи, мы опять интересны.

О «звездной болезни»:
В детстве мальчишки надували через соломинку лягушку. Пройти через медные трубы — это приблизительно то же самое: то есть человека раздувает, разносит. Вопрос в том, когда к тебе это приходит. Если это приходит к тебе в детстве, и рядом есть человек, который может дать тебе по башке — это немыслимое счастье. Со мной это произошло в училище на четвертом курсе института. Я попала в театр. Со мной мог сравниться Аль Пачино, Роберт Де Ниро, Мерил Стрип. И Владимир Владимирович Иванов — дай бог ему здоровья — отправил меня в массовку в спектакле «Дорогая моя эстрада». После этого он имел со мной очень жесткий разговор, и мне этого хватило, он помог мне соскочить с этого пьедестала. А бывает же, что к людям это приходит в 40-50 лет. Вот это очень страшно: редко кто в 50-летнем возрасте имеет человека, который может дать по башке.

О возрастных ролях:
Меня всегда удивляло, когда мне говорили: «Как ты не боишься быть старой на сцене? Как ты не боишься быть страшной на сцене?» Я даже не понимала сути вопроса: ведь этого требует спектакль, этого требует моя профессия.

О своих недостатках:
Я абсолютно не обладаю способностью досчитать до десяти. И страшно страдаю от этого. Человек я горячий и часто могу не в тех выражениях и не в том тоне доносить свою мысль — тем самым я закрываю уши своему собеседнику.

Об отношениях с партнерами по сцене:
Я могу все простить. Я могу простить забытый текст. Я могу простить, когда партнер «тянет одеяло» на себя. Я могу простить соперничество. Могу простить даже, когда я отсутствую в глазах партнера. Но я не выношу пьяных партнеров на сцене. У меня в контрактах прописано, что если партнер выпивший, я на сцену не пойду. И поверьте мне, людей, которые любят выпивать, это очень сдерживает. В какой-то степени это спасает многих моих партнеров от беспредела. В особенности это происходит в антрепризе.

Об антрепризных спектаклях:
На сегодняшний день, с учетом того, что я не очень востребована в кино, антреприза — это основной мой хлеб. И я счастлива от того, что он у меня есть, и мне не стыдно за эти спектакли. Я работаю там на полную катушку, как я бы работала в Театре Вахтангова. Но все это мне совершенно не нужно. Моя жизнь давно уже — это абсолютное ремесло, к великому сожалению. А я хочу заниматься творчеством, не хочу суетиться, не хочу работать в антрепризах.

Об уходе из антрепризного спектакля «Морковка для императора», поставленного в Театре им. А.П.Чехова:
Изначально, приходя куда-то работать на сторону, я говорю, что вся моя жизнь строится от Театра Вахтангова: я репертуарная актриса этого театра. Когда в Театре Чехова сменился директор, Леонид Григорьевич Трушкин вызвал меня и сказал: «В связи с тем, что Театр Вахтангова не может идти нам навстречу и держит нас на коротком поводке, мы будем вводить второй состав». Когда это происходит в репертуарном театре, где не может ничего останавливаться — это одно. Но когда спектакль сделан на Геннадия Викторовича Хазанова и Марию Валерьевну Аронову, я не очень понимаю, как там может быть второй состав. Я сказала: «А спектакль может без меня существовать? Тогда зачем я здесь?»

О сыне — Владиславе Гандрабуре:
Я ему посоветовала пойти в Щукинское училище. У Владика был такой возраст, когда он категорически отказался учиться в школе. Меня успокаивало только одно — что он не гулял, а сидел в школьной библиотеке. Узнав, что набирает курс Владимир Петрович Поглазов — один из самых мощных педагогов, я поняла, что хуже моему ребенку не будет, если он будет читать хорошую литературу, общаться с профессорами Щукинского училища, ходить в театры. Мы учимся за деньги — меня совершенно устраивает эта позиция и совершенно не обижает. Мы пробуем. Никто не знает, будет мой ребенок артистом, не будет — это будет уже его выбор. Но я благодарна Щукинскому училищу и Владимиру Петровичу Поглазову, в первую очередь, за то, что мой ребенок стал другим. Владик пришел в Щукинский театральный институт из кулинарного колледжа. Он увидел разность взаимоотношений, разность пластов общества, профессий: когда с ним на «вы» и о философии, то он, конечно, себя как-то по-другому ощущает.
Я помню, что когда-то задала своему отцу вопрос: «Когда ты понял, что я обладаю какими-то актерскими способностями?» Отец сказал мне: «Когда я забыл, что ты мой ребенок. Я смотрел на актерскую работу. Меня затянуло. И только когда я начал аплодировать, я понял, что аплодирую дочери». Со мной произошло совершенно то же самое. Трясло меня немыслимо, я думала, что провалюсь сквозь землю, что он меня опозорит и сам опозорится. Оказывается, это больший экзамен, нежели твоя собственная премьера. Но он оказался очень толковым товарищем.

О постройке дома:
Римас Владимирович любезно согласился не занимать меня сейчас в новых постановках, потому что я строю дом. Я строю очень большой дом для своей семьи, для того чтобы нам жить по-человечески. Сейчас мы с двумя собаками, с попугаями живем вчетвером в двухкомнатной квартире. Я никуда не уеду из Долгопрудного, хотя и трачу 4 часа на дорогу. Я не люблю Москву, не понимаю, как можно жить в Москве. То есть, там, где я хотела бы жить — кишка у меня тонка: я никогда таких денег не заработаю; а где я по своим деньгам могу приобрести жилье — мне жить не хочется.